Дмитрий Ольшанский на «Октагоне

Дмитрий Ольшанский на «Октагоне.

Нашу родину вот уже несколько столетий преследует один и тот же печальный сюжет.

Власть поменяется – и всё изменится.

Западный мир, этот великий завод по производству политических иллюзий, уже лет двести с лишним как создал уникальную машину непрерывных перемен в кабинетах и на должностях, но перемены эти вовсе не трогают своим мельтешением чего-то самого главного, что есть в американском, британском или французском государстве. Улыбчивые господа, произносящие на камеру скучные или увлекательные речи, исчезают и появляются каждые несколько лет, но вокруг них всё по-прежнему, а если и по-другому, то – эти изменения совершаются постепенно, а не из-за того, что Смит ушёл, а Джонс выиграл выборы.

У нас не так.

После смерти Петра Великого власть в Российской империи укатилась куда-то в руки сомнительных цариц, иностранцев-проходимцев и воров-фаворитов на полтора десятка лет, и даже Петербург чуть не оказался заброшен.

После Елизаветы Петровны её крайне неоднозначный наследник взял, да и подарил Фридриху русскую победу в Семилетней войне, зачеркнув все выигранные битвы, подвиги и взятые города, включая и сам Берлин.

Как воцарение, так и гибель Павла Первого разворачивали Россию полностью – и только из-за того, что оба события случились на слишком коротком отрезке времени, эти повороты выглядят в нашей истории скорее анекдотическими, чем трагическими.

Финал царствования Александра Первого обернулся восстанием декабристов, Николая Павловича – признанием поражения в Крымской войне, Александра Освободителя – резким прощанием с парламентскими проектами и прогрессивными, как считают либеральные историки, реформами, и только смена Александра Третьего на его сына – прошла как будто бы мирно и оказалась большой драмой только в тот момент, когда от престола отрёкся его сын, породив тем самым драму уже грандиозную, самую, может быть, грандиозную из всех, и на её страшном революционном фоне иначе высветилась и преждевременная смерть сильного царя.

Бегство Керенского сначала из Зимнего, а потом из Гатчинского дворца – обрушило уже не монархию, но весь прежний мир. Смерть Ленина и драка за власть вождей из политбюро опрокинули советскую Россию из мрачноватого, но всё же умеренного нэпа – в сталинскую тьму. В свою очередь, сталинский «чейн-стокс» в марте 53-го – вот уж в кои-то веки положительная перемена – освободил страну, но безусловно доказал всё ту же зависимость всего устройства огромной империи от фамилии первого лица. Многое изменило и свержение Хрущёва, а уж события марта 85-го и декабря 99-го нет смысла пересказывать, их пока что все помнят.

Так что можно с нехорошей уверенностью сказать: у нас нет политики, которая жила бы своей жизнью – меняясь, но сохраняясь, – безотносительно Кремля и трона, жила бы так, как это принято в коридорах какого-нибудь Госдепартамента или Пентагона, где смена президентов, конечно, сказывается на происходящем, но сами президенты намного чаще оглядываются на те десятилетиями, а то и столетиями неизменные принципы, что утверждены в этих коридорах. В каком году Америка «арендовала» военную базу Гуантанамо на Кубе? В 1903-м. И, кажется, ещё Обама хотел закрыть её, но – что-то мешает.

А вот в России – при условии смены власти – можно закрыть что угодно. И, самое главное, можно «закрыть» и саму Россию. Как это бывает, мы знаем.

Вот оно, главное опасение каждого патриота.

Какими бы ни были наши достижения, куда бы ни доходили наши войска, какие бы мосты, дороги, ракеты – ну, пофантазируем о самом лучшем, – ни были созданы, а земли – присоединены, а города – благоустроены, – всё может закончиться очень быстро и совершенно бесславно, если какое-нибудь новое начальство выберет себе дорогу Михаила Сергеевича с Борисом Николаевичем. И не нужно думать, что если этой дорогой уже хаживали в никуда, – этот пример остановит. Тут как в фильме ужасов: человек всё понимает, но почему-то всё равно отправляется в одиночестве куда-то вниз по лестнице, в тёмный подвал, где его ждёт зловещий призрак, а в нашем случае – распад и конец государства, сдача и позор.